Понятие «дом переходного типа» появилось благодаря советскому архитектору-конструктивисту Моисею Гинзбургу, построившему первый дом такого типа в Москве — икону конструктивизма — Дом Наркомфина. Однако назвать Гинзбурга автором идеи «домов переходного типа» нельзя — в начале 20-х годов прошлого века советская страна в принципе начинала переход от индивидуалистского подхода к жизни к коллективистскому — эти идеи витали в воздухе. Рабочих из бараков переселяли в доходные дома, отобранные у буржуазии, и устраивали там черновые варианты домов-коммун. Большие комнаты делили на квартиры, в которые заселялись разные семьи — так незнакомые друг с другом ячейки общества учились вести общий быт, довольствуясь только лишь перегородкой для сна.
«Огонь по корням мещанского быта — индивидуальному жилищу!»
Изначально советское правительство рассчитывало переселить граждан в дома-коммуны, резко перейдя к новому устройству жизни, которое полноценно соответствовало бы идеологическому началу страны. По задумке, коммуна должна была вытеснить семью и стать главной структурной единицей в советском обществе. Но довольно скоро стало понятно, что быстро вывести из умов людей бытовой индивидуализм не получится. При любой возможности они пытались «отхватить» что-либо от общественного — и сделать это собственным. Вскоре ЦК ВКП (б) даже посчитал проект домов-коммун «вредной попыткой „одним прыжком“ перескочить через все преграды на пути к социалистическому переустройству быта».
Тогда встал вопрос о нахождении релевантных вариантов осуществления этого переустройства. Например, один из важных теоретиков «нового быта» Юрий Ларин предлагал реконструировать дореволюционные здания, ликвидировав частные кухни, и переустроить часть квартир под общую столовую. Именно так поступили в Ленинграде в доме для рабочих «Порт-Артур» в 1927–1928 году. Хотя этот дом можно считать «зародышем» домов-коммун из-за того, что он изначально строился для рабочих.
Однако из-за того, что среди архитекторов не было консенсуса об окончательной формулировке системной постройки домов-коммун, они не могли прийти и к единому представлению «домов переходного типа». При этом надо понимать, что не приходится говорить и об акцентной эволюции в рамках строительства жилья в то время. «Дома переходного типа» не были компромиссным решением слишком радикальных переустановок домов-коммун. Все идеи развивались параллельно, разнясь в зависимости от архитектурных школ и целей архитекторов. Коллективно строить не получалось, потому что каждый понимал «коллективное» — индивидуально.
В первую очередь они хотели сделать переход к общественному образу жизни плавным, но подталкивающим к обобществлению быта. По задумке, советский человек получал небольшое, но комфортное жилье с доступом в общую зону, в которой проходили коллективные бытовые ритуалы. Следуя ей, Стройком во главе с Гинзбургом и построил Дом Наркомфина, который стал самым известным «домом переходного типа», о котором быстро и популярно узнали за пределами Советского Союза.
Дом Наркомфина
При строительстве здания сложилась уникальная и доселе ситуация, когда заказчик (нарком финансов Николай Милютин) и архитектор совпали в творческом понимании своего дела. Все потому, что Милютин когда-то сам хотел стать архитектором, но после революции жизнь повела его сложным путем социал-демократа. Нарком хорошо понимал тенденции современной архитектуры — и читал Ле Корбюзье — что дало Гинзбургу свободу при работе над проектом.
Композицию дома Наркомфина собрали из разных геометрических объемов, каждый из которых соответствует своей задаче. Жилой блок в генеральном плане представляет собой параллелепипед, прачечная — прямоугольна, а коммунальный корпус со спортзалом, читальней и столовой – представляет собой куб. Планировалось построить еще отдельно стоящее здание детского сада в форме круга, однако «закруглить» ансамбль так и не удалось. Дети разместились в спортзале, а спортивные функции стала выполнять плоская крыша жилого блока.
Конструктивисты также активно продвигали инновации в строительных конструкциях. Они постоянно искали нестандартные инженерные решения, которые, неочевидно для них самих, формировали оттенки советского конструктивизма. Совместно с бюро «Техбетон» был придуман несущий железобетонный каркас с сеткой круглых столбов, который как нельзя лучше позволил организовать в доме свободную планировку, не привязывая квартиры к несущим стенам. То есть на каждом этаже могла быть своя планировка, а сам дом способен постоянно меняться. Что может быть пригоднее для «переходного типа»? Кроме того, благодаря такому каркасу, с помощью столбов сделали программный для советского модернизма эффект «полета над землей».
(Вставить галерею)
Помимо Дома Наркомфина со временем в Москве появилось около 20 подобных зданий. О точном количестве говорить не приходится, так как не приходится говорить об их определенной классификации. Почти в каждом доме были использованы разные задумки, что делало их по дефолту совсем разными — одни были почти коммунами, в других создавались условия для более индивидуального быта.
Можно лишь сухо, но объективно разделить эти дома на: переходные с индивидуальным и обобществлённым жильем в одном корпусе с разделением по этажам (цельный один дом) и переходные с индивидуальным и обобществлённым жильем в разных корпусах (комплекс зданий).
Дома создавались для людей разного социального статуса: например, в Ростокино — для рабочих ватной фабрики, в Петровском парке — для преподавателей Института экспериментальной ветеринарии, на Гоголевском бульваре — для архитекторов, на Новинском бульваре — для сотрудников Народного комиссариата финансов (поэтому сокращенно — Наркомфина).
Общежитие рабочих ватной фабрики политкаторжан
Жилой дом Государственного института экспериментальной ветеринарии (снесен)
Жилой комплекс РЖСКТ “Показательное Строительство”
Еще о нескольких «домах переходного типа»: дом Обрабстроя в басманном тупике
Этот дом вблизи метро «Красные Ворота» точно можно считать особенным. Поясняем, почему о нем столько разговоров в последнее время. Во-первых потому, что Дом Обрабстроя постройка больше архитектора-рационалиста Василия Кильдишева, нежели авторов идеи «переходного типа» – конструктивистов. Мы также не можем строго отнести Кильдишева к рационалистам, однако использованные им методы говорят о приверженности к свойственным инструментариям этого направления.
Разница между подходом конструктивистов и рационалистов в том, что первые ставили во главу угла функциональные задачи, из которых вырастали планы построек, экономика и функциональные задачи, а вторые – выявляли законы рационального восприятия архитектуры и работали над восприятием тел в пространстве. То есть, конструктивисты делали так, чтоб здание отвечало потребностям Homo Soveticus, а рационалисты, чтобы оно уместно и умело размещалось в пространстве.
Несмотря на это, Дом Обрабстроя имеет все признаки «переходного типа» — на первых пяти этажах спроектированы квартиры с отдельными комнатами. Часто их использовали сразу несколько семей покомнатно – как коммуналки, или даже жили в них несколькими семьями в одной квартире. А верхние этажи задумывались для более прогрессивных жильцов, мыслящих уже на уровне обобществления быта — они сделаны общежитием с системой отдельных комнат с общим коридором, уборными, ванными и кухнями. Однако на деле, верхние этажи заселялись членами кооператива, которые не могли позволить себе отдельную квартиру.
Во-вторых, этот дом долго оставался неизвестным. В небытии оставался и архитектор и даже год постройки, пока, с подачи упомянутого нами в прошлом материале «Project. 1931», дом не стал одной из важных достопримечательностей Басманного района.
Дом-Коммуна РЖСКТ «1-е Замоскворечное объединение»
Выстроенный из 5 смежных блоков, этот комплекс на улице Лестева (м. Шаболовская) довольно близок к концепции домов-коммун в их задуманном стандарте. Его даже принято называть первым домом-коммуной в Москве, однако это все-таки тоже «переходный тип» с общежитием, квартирами и большим общественным блоком. Дом ориентирован на Шуховскую башню, стоящую «за спиной» постройки — вместе они образуют единый ансамбль. Корреспондент «Вечерней Москвы» во время строительства писал о постройке так: «С фасада даже недостроенный, этот дом-гигант особенно величественен и красив. За ним высится сетчатая башня радиостанции им. Коминтерна, пронзившая небо. И кажется, что это одно целое: дом, башня и синее небо».
Комплекс рассчитан на 600–700 человек, в нем до сих пор живут люди. Хотя, зайдя внутрь, сложно отличить подъездный интерьер от «классического постсоветского», изначальной внутренней окраской занимались мастера из Баухауза, работавшие в Малярстрое. Также в квартирах была предусмотрена специальная мебель — например, встроенные в стены шкафы.
Итоги переходного времени
Под занавес НЭПа в 1930 году Центральный Комитет принял Постановление «О работе по перестройки быта», посвященное стратегии развития идей «нового быта». Выбрав свойственный советам амбивалентный пафос, власть не отказывалась от бытовых реформ, однако признавала, что радикальные формы развития в этом направлении не симпатичны.
Несмотря на это, а смотря на то, что было сделано, кажется, что «заражение» «новым бытом» может и не стало решением коммунальных задач советского государства, зато поспособствовало появлению большого количества авангардных зданий, большому толчку позже оцененного искусства, а также появлению увесистой теоретической базы, из которой до сих пор взахлеб черпается вдохновение современными архитекторами.
В период с 1927 года по 1933 почти одновременно советские архитекторы реализовали огромный спектр разных идей нового жилья, разместив его по всей стране. Многие здания с тех пор сильно уныли, их оригинальные интерьеры спрятались за многочисленными слоями краски, а экстерьеры затерялись среди более поздних, построенных рядом, других домов. Но, порой, бывая внутри, слышится шепот времен, когда «формы искусства говорили своим языком то же самое, что и остальные современные ему голоса» (Г. Вельфлин).