Не-центры
Можно смело утверждать, что самая населенная часть современного города — спальные районы. Их часто называют контейнерами для ночного сна, они чаще других фигурируют в криминальных хрониках. В каждой стране мира найдутся спальные районы, но что между ними общего? От центра спальный район отличить легко, однако есть и родственный ему иностранный субурб (suburb) — пригород, с которым есть и значительные сходства, и существенные различия.
Удаленность от центра позволяет строить много недорогого жилья. Американские субурбы представляют собой попытку вырваться за черту города, часто строения здесь малоэтажные, хоть и типовые. Спальные районы же застраиваются легко возводимыми многоэтажками. Они больше свойственны Европе, а основная причина их появления — острый дефицит жилья после Второй мировой войны.
Роберт Брюгман показывает, что выход города за его собственные границы вполне естественен, и первые пригороды-субурбы появлялись еще в период Римской Империи. Витольд Рыбчинский утверждает, что спальные районы — это современный тип исторического «разрастания», основное отличие которого в новых инструментах, дешевизне и компактности.
Спальные районы существуют за счет маятниковой миграции: с утра на работу в центр и вечером обратно. Англоязычный вариант «спальника» — Commuter town — почти дословно отсылает к многочасовой дороге на работу в поезде. Не удивительно, ведь основная функция жилья здесь — ждать возвращения жильцов на ночь. Отсюда происходит и практически полное отсутствие инфраструктуры, ведь никто не предполагает, что жители здесь окажутся днем. Рик Лиман утверждает, что основной вектор движения здесь направлен во вне: здесь нет третьих мест, и даже на выходных люди стремятся уехать. Действительно, внутренний транспортной сети практически нет, в наличии одна-две остановки общественного транспорта, благодаря которым и уезжают в центр.
Не ходи за гаражи: криминальный московский спальник
Конечно, картина печальная, но, кажется, отнюдь не критичная. Почему же спальные районы считают не просто неудобными, а опасными? Если обратиться к статистике, по данным РБК в Москве наибольшее количество происшествий регистрируется в районах на востоке — в Северном Измайлово, Перово и Преображенском: в совокупности на них приходится более 10% происшествий. Среди самых неблагоприятных так же оказались Северное Чертаново, Коньково, Выхино, Кузьминки, Текстильщики и Тропарево-Никулино. Все районы объединяет их густая типовая «спальная» застройка, близость к промышленным зонам или масштабным «глухим» лесопаркам.
Присмотримся к этим районам внимательно: большинство характеристик, благодаря которым их можно назвать спальными, становятся причиной происшествий. Например, улицы не приспособлены для прогулок, а значит здесь мало добропорядочных прохожих. У последних попросту нет цели находиться на улице. Люди остаются в пределах своей жилплощади, даже собственный подъезд становится «чужой территорией». Они не знают район и других жителей, а скопление высотных зданий и вовсе ведет к «анонимизации». Для сравнения в субурбах анонимность выражена существенно меньше: жители практически наверняка знают соседей сбоку и напротив, а иногда и через несколько домов. «Спальник» предполагает большую концентрацию, как следствие соседи двумя этажами ниже оказываются абсолютно неизвестны. Стирание узнаваемости обеспечивает злоумышленникам фору: здесь не отличают «своих» от «чужих». Похожей ситуация становится на рынках, как в Выхино и Измайлово: скопление людей здесь не способствует заметности и гласности, но, напротив, растворяет человека в толпе.
Способствует криминогенной ситуации и большое количество глухих, темных мест: гаражей, строек, хозяйственных построек, заброшенных зданий. Прохожих в спальниках можно встретить только на главных улицах, освещены только «магистральные» маршруты. И любой двор становится территорией вседозволенности. Эти районы густо населены, но стоит выйти вечером на второстепенную улицу, как очевидными становятся одиночество и уязвимость. Особенно «глухими», а, значит, особенно опасными оказываются промзоны, как в Текстильщиках и Чертаново, и большие лесопарки, как в Коньково и Измайлово. Такие места — эталон непросматриваемости, неизвестности, отрезанности от мира.
Однако, самая яркая и многоаспектная проблема — часто и причина, и следствие плачевной безопасности «спальников» — отсутствие инфраструктуры и третьих мест. На первый взгляд, инфраструктура в спальном районе попросту не нужна: «контейнер» не предназначен для досуга. Однако есть группы, которые нуждаются в досуге — школьники, студенты, подростки, и даже временно безработные. Зачастую они не покидают район, обладают колоссальным запасом свободного времени и даже энергией. Представьте, неизвестно, куда пойти и что делать. Но куда-то идти хочется. Подростки, не имея мест и возможностей для досуга, не навязанного кем-то из школы, но выбранного самостоятельно, исследуют окрестности — гаражи, лесопарки, стройки и промзоны. Часто они начинают проводить время маргинально и становятся той самой шпаной, которая и поджидает за углом.
Рем Колхас предполагал, что архитектурное пространство организует практики. Здесь безальтернативность располагает к тому, чтобы запереться на ночь дома, а утром поскорее уехать в центр.
Место для жизни
Но, если сами вводные предполагают потенциальную опасность, как сделать спальный район комфортным? В Вене, пригородные территории с 1980-х стали одними из самых безопасных. Как ни странно, все началось с группы художниц-активисток: они проводили дневное время, то самое, в которое пригород должен пустовать, с его постоянными обитателями — женщинами-домохозяйками и их детьми. Несложно заметить, что в спальных районах не учтены потребности тех, кто остается в дневное время дома. Джудит Гербер и Робин Терненр в работе «Гендер в городских исследованиях» показывают, что попытка примерить другую оптику не только сказывается на комфорте «неучтненных» жительниц, но и снижает общую криминагенность районов.Так, в Венских пригородах среди нововведений художниц-феминисток оказались освещение дворов, широкие тротуары, хорошо просматриваемые парки и в целом увеличение видимости в глухих местах.
Основной оптикой, повлиявшей на изменения, стала позиция тех, кто находился здесь постоянно, чьи практики не сводились к отходу утром и приезду вечером и раньше не брались в расчет. Если посмотреть на исследования Клер Бишоп о пратиципаторных (основанных на соучастии) художественных практиках, то оказывается, что улучшение среды часто связано с работой с местным сообществом. Современный художник часто совсем не картины пишет, а слушает людей и вместе с ними меняет среду, в которой они живут. Выходит, даже художники эффективнее, чем некоторые местные власти…
Итак, важно работать с местным сообществом, чтобы понять, что требуется тому или иному спальному району. И здесь возникает то характерное отличие субурба и спального района — наличие сообщества. В условиях многоэтажной застройки и часто полной анонимности и разрозненности соседей создать его кажется практически невозможным. Вновь возникает проблема отсутствия третьих мест: даже в проектах вдохновителя панелек и типового строительства Ле Корбюзье были специальные этажи — общие пространства для соседской коммуникации.
Поэтому стоит задача серьезнее, чем установить освещение на темных улицах — создать местное сообщество. Первым шагом могут стать площадки для взаимодействий. Практика в России начинает развиваться. В Нагорном районе, соседствующим с «криминальным» Северным Чертаново, в здании бывшего кинотеатра открылся районный центр «Ангара». Здесь есть пространство и ресурсы для организации встреч и реализации инициатив, события и кураторы, призванные помогать устанавливать соседские связи.
Для сообщества необходимы не только локации, где можно собраться. Нужны места, которые люди опознают как свои, к которым чувствуют себя причастными, за которые в случае угрозы потери будут готовы заступиться. Открывать площадки — несомненно хорошо. Вопрос — станут ли они тем, что создаст местное сообщество.
