Миф и образ
Город – это миф. Он рождался и менялся вместе с представлениями о самом себе, а его современное понимание сильно расходится с тем, что называют «средневековым городом». Сегодня легко представить Париж, Нью-Йорк или Лондон, ни разу там не побывав. Отсчет ведется от «нулевых координат» города (часто туристических объектов). Эйфелева башня в Париже или Кремль в Москве: отсюда с большой вероятностью начнет прогулку приезжий, парадоксально, но местные жители здесь появляются редко.
Центр и окраина — понятия привычные, но в физическом мире границ у городов нет, они — административная условность. В городской черте можно обнаружить и лес, и поле, а густая застройка многоэтажками легко оказывается пригородом.
Где город начнётся, а где кончится, решают нормативные акты, но они не ограничивают понимание. Рави Сандарам в «Городских морфологиях» писал: «город, который мы действительно воспринимаем — одновременно существующая физическая среда и город в книгах, фильмах, на фотографиях…». Миф — это наше представление о городском пространстве, сформированное кино, литературой, социальными медиа, административным делением… Все это накладывается на физическое пространство и даже меняет его, как это случилось с самой масштабной перестройкой 19 в. — османизацией Парижа.
Два способа представить город
Способ первый: вид и перспектива. Перестраивая город, барон Осман исходил из представлений о Париже как о целом. А он должен был… хорошо смотреться на фото. Сносили кварталы, прокладывали проспекты, иногда даже здания строили неровными, чтобы они выглядели гармонично с улиц и точек для фотосъемки. Если клише о «городе романтики и любви» вызывает у вас доверие, то это все благодаря османизации.
Что же произошло? Барон Осман представлял большой город как единое целое. Он создавал его внятный, читаемый образ. Первым, кто сформулировал это понятие стал Кевин Линч в 1961. Его эксперименты на американских улицах показали, что у города есть целостный образ, и часто для комфортной жизни важен именно он. Город должен быть понятным. Линч, вводя понятие образа города, сосредотачивается на ощущениях внутри пространства: горизонт, который создают строения или понятность ориентиров. Из всего, что указывает Сандарам, Линча интересует только физический аспект.
Способ второй: наименования и административное деления. Российский исследователь Владимир Каганскиий рассказывает про другой уровень «мифологии», который свойственен России (как в масштабе всей страны, так и конкретных городов) — административный. Формальная декларация не просто оформляет пространство на бумаге, но и создает дискурс. Тою как мы о городе говорим. Представление сверху, а не снизу, практически исключает оптику реальных пользователей и навязывает уже определенные отношения. Например, для понимания Москвы география — далеко не решающий фактор. Мы говорим «Хамовники» и представляем элитный центр, говорим «Лефортово» — видим чуть ли не спальник на окраине. Однако в среднем удалённость от центра разнится меньше, чем на пару километров, и к садовому кольцу «спальный» район прилегает вплотную. Но как часто, произнося «Лефортово», вы думаете о центре? Волей административного деления появляются окраины, а границы смещаются вперед и назад, создавая отношения к конкретным местам.
Но сужать представления о городе до административного деления тоже несколько поспешно. Как часто мы думаем о Новой Москве, как о Москве? И пусть Каганский во многом прав, есть что-то сильнее имен, навязанных сверху.
И один способ его придумать
Еще в начале 20 века, на самой заре кинематографа, Зигфрид Кракауэр писал, что кино — это способ придумывать реальность. Он первым заговорил о городах в кино, как о реальных Париже и Берлине, так и о придуманных, а затем воплощенных на пленке. Несуществующие города — возможные проекты городов будущего. Первые «городские симфонии» запечатляли город как он есть, ощупывая действительность, но буквально пары лет хватило, чтобы начать строить кино-Метрополис.
Конечно, кино не первое метафорически рассказывало о городах (и городских страхах): легенды о пугающем и неизвестном появились вместе с активной урбанизацией. Но кино позволило сделать их видимыми. Дэвид Кларк в конце 1990х, почти через 100 лет после начала дискуссий, ввел понятие «киногорода», настаивая, что отношение к городу и вовсе создается на экране. Сравнивать физические здания, публичные места и дороги с во многом вымышленной картинкой кажется довольно поспешным. Но фильмы, особенно в мировом прокате, презентовали города в других странах, создавали ассоциации и впечатления, привлекали и отпугивали туристов.
Даже до глобализации медиа помогали придумывать города. Если вновь вспомнить османизацию Парижа, то окажется, что барон не просто мыслил весь Париж разом, у него был медиум — фотокарточки. Процесс османизации детально описывает Скотт Маккуайр, настаивая, что всем известный Париж появился благодаря фотографии.
Шум Нью-Йорка и индустрия туризма
Нью-Йорк — кинематографический город, приезжая сюда мы заранее знаем, что хотим увидеть. Нас ждут картины из «Один дома 2» и «Секса в большом городе»: насыщенный, шумный, дорогой и блестящий магнит для туристов. Но блеск и красота появились исключительно в кино, причем только в начале 1990х. В 1960-80х он был скорее опасным и полным неожиданностей, нежели туристическим. Например, в «Таксисте» герой Роберта де Ниро проезжает сквозь жуткие и грязные пригороды. А в комедии 1970 года «The Out-of-Towners» на пару молодоженов несколько раз нападают, их грабят и даже похищают, ночевать же им приходится в самом жутком месте – в центральном парке.
Как же этот дикий и грязный город стал блестящим и привлекательным? Вернемся в 90е. Известные и скопированные во всем мире логотипы «I love NY» появились примерно тогда же, когда и вторая часть рождественской семейной комедии, последняя сыграла немалую роль в развитии «туристического» образа Нью-Йорка. Только представьте: магазины игрушек, огромная елка, нарядные улицы, по которым в одиночку два дня подряд гуляет 11-ти летний мальчик. А пугает его только добрая бездомная, кормящая голубей. Конечно, даже здесь не обошлись без упоминания центрального парка. Короткие мгновения, которые проводит там Кевин вечером кажутся по-настоящему жуткими. Парк оставался концентрацией всех городских кошмаров, но в призме детского воображения они выглядели почти безопасно.
Альбион: (не)туманный и двуликий
Лондон — еще один город, окутанный тайнами и легендами. Кажется удивительным, но здесь не всегда идет дождь, и тумана семь дней в неделю там тоже нет. По большей части, это солнечный и современный город, а представления о непогоде мы наследуем с викторианской эпохи. Туман начала 20 века был продуктом угольных производств, загрязнявших столичный воздух. В нем не было ничего романтичного, но именно он стал олицетворять «атмосферу Англии» для иностранцев. Воплощённый в фильмах, например, в советской экранизации книг сэра Артура Конан Дойла, он стал одним из самых популярных клише. И даже герой романа Нила Германа «Никогде», переехав в Лондон, удивляется насколько много там бывает ясных дней.
Другой лондонский контраст связан с опасностью. «День и ночь» (или «верх и низ» в случае «Никогде») — тоже наследство викторианской эпохи. Город, чужой и страшный даже для жителей, ночью достигает пика своей опасности: вокруг все незнакомцы и никогда не знаешь, кем обернется прохожий или сосед. Юмористически это обыграно в заставке взрослой черной мульткомедии «Monkey Dust» (в русском переводе «38 обезьян»). Говорит это об острой проблеме недоверия в городской среде, а помочь может создание локальных сообществ, над чем в Лондоне активно работают.
Все эти индийские города
Индия встречает непонимание целого мира. Как пишет исследовательница Бринда Босс, жизнь страны, преимущественно сосредоточенную в деревнях, знают за ее пределами исключительно по городам. А «индийский город» — это и не конкретный город вовсе. Совокупное представление об Индии объединяет в себе части Дели, Калькутты, Бомбея и Мадраса, щедро приправленные музыкой, танцами и коровами.
Невысокие здания в грязных бедных районах против богатых «ориентальных» дворцов — преставления почерпнутые из фильмов мало соответствуют реальному облику городов. Например, в Дели есть деловой центр со стеклянными высотками, которые сложно отличить от московского (или любого другого в мире) сити.
Создание и ощущение индийского города, контраст меняющихся взглядов в Калькутте 1950-х предан в фильме 1963 года «Большой город» («Mahanagar»). Прямая речь о переживаемом опыте сильно контрастирует с привычными на «западе» ориентальными стереотипами и клише.
Чему Москва не верит
Москва, пожалуй, самый близкий и самый наглядный пример. Город наводнен легендами: Метро-2, «проклятые» места и культовые маршруты, посвященные, например, «Мастеру и Маргарите». Уже с 1920х Москва находится под пристальным вниманием объектива кинокамеры, а в конце 80х выходит краткий путеводитель «Адреса московского кино». Конечно, за сто лет образ изменился.
С начала 20х и до конца 80х выходили фильмы, демонстрировавшие присутствие и доступность города. Улицы появлялись вполне естественно и просто. А самым настоящим городским фланёром в Москве конца 30х оказывается маленькая девочка («Подкидыш»). Город кажется абсолютно безопасным, интересным и гостеприимным. Что, конечно, не скажешь о кино-Москве конца 80-90х. Власть охотится на андеграунд, темные и грязные проулки оказываются настоящим убежищем, а позже опасность сочится уже отовсюду.
Сегодня появляется и другой источник городского «мифотворчества» — социальные сети. Например, именно здесь возник миф о сити. Спорное место для местных, но предел мечтаний для приезжих. Здесь фотографируются блоггеры, но как публичное место сити работает плохо: занятая нечем, а близость дорог и парковок не располагает к приятной прогулке.
Зачем нам мифология?
Миф — это способ говорить о городе, показывать его, а значит создавать к нему отношение. Какие районы считать фешенебельными, а какие опасными, какие — историческим центром, какие деловым, а какие окраиной — все это каждый из нас не придумывает самостоятельно. Мы усваиваем самую разную информацию, чтобы сформировалось понимание о городской среде. Конечно, как писал Кракауэр, материал кино — действительность. Без нее и правда никуда, но показать одни и те же физические объекты можно по-разному.
Например, польский фильм «Резервация» посвящён тому, как дискрус о старинном районе Прага расходится с его реальной жизнью. На первый взгляд опасный и полуразрушенный, он оказывается приветливым и радушным, с сильными локальными связями и сентиментальной памятью о прошлом.
Образы города высветляют и затемняют факты, показывают неочевидное и меняют мнения. И если помнить, на что они способны и подходить ответственно, они сделают жизнь комфортнее и понятнее, как и хотел Кевин Линч, придумавший это понятие 60 лет назад.
